Форум » Произвольное общение - Any other talks » Конёк-Горбунок: возвращение к первой редакции » Ответить
Конёк-Горбунок: возвращение к первой редакции
Валера Хренников: Решил расшарить с русскоязычным миром собственноручно забитого "Конька-Горбунка" в первой редакции 1834 года, который у меня стоит для личных целей на полочке уже пару лет. Чтобы было примерно понятно, откуда он взялся, для чего был сделан, как его предлагается использовать, ну и чтобы под это дело попиариться , написал кратенькое воззвание к читающей публике. Если кому понравится, расшаривайте его дальше со своими друзьями и знакомыми. Там можно читать онлайн a можно скачать pdf или doc. Если чего-то не нравится или ошибку нашли, то берёте doc файл, и сами для себя редактируете/форматируете. Open source, так сказать: http://konek-gorbunok.ucoz.ru/konek.htm
Ответов - 3
Валера Хренников: Ершову не нравилось слово "армяк", а оно в первой редакции 1834 года встречается 5 раз. И вот как он его "выкорчевал" к редакции 1861 года: 1. Кто хозяин?» Тут дурак, Спрятав руки за армяк, Из-за братьев выступает Кто хозяин?" Тут Иван, Руки в боки, словно пан, Из-за братьев выступает 2. «Вот немножко приберуся И тотчас к Царю явлюся», – Говорит послам дурак. Тут надел он свой армяк, "Царь?.. Ну ладно! Вот сряжуся И тотчас к нему явлюся", -- Говорит послам Иван. Тут надел он свой кафтан, 3. «Ну, а если обожгуся? – Говорит коньку дурак, Расстилая свой армяк. "Ну, а если обожгуся?-- Говорит коньку Иван, Расстилая свой кафтан. 4. А посыльные дворяна Побежали по Ивана; И соннаго дурака Привели без армяка. А посыльные дворяна Побежали по Ивана; В крепком сне его нашли И в рубашке привели. 5. Тут царевна заиграла И так сладко припевала, Что Иван, не зная как, Опустился на армяк; Тут царевна заиграла И столь сладко припевала, Что Иван, не зная как, Прикорнулся на кулак Вообще-то в 4-х из 5-ти раз "армяк" - это рифма к слову "дурак". Но в 5-м случае "дурака" не было в оригинале, и это не остановило Ершова, т.е., видимо, он имел что-то непосредственно против "армяка". Или же решил, что раз корчевать, так уж до конца, чтоб и духу его не осталось. Типа всё "рассчитал". Итого у него получилось вместо пяти "армяков" два "кафтана" (в оригинале не было ни одного). А четыре удалённые рифмы "армяк - дурак" навевают также и на другую мысль: может быть, Ершову хотелось резко уменьшить количество "дураков" в тексте? Проверяем, и о чудо: в первой редакции имеется 31 "дурак" а в последней - лишь 12! 19 "дураков" - и это в сказке, собственно, про Ивана-дурака, как ни бывало! "Лишь" четыре "дурака" пропали в связке с армяками, но куда делись остальные 15? Всех их лень смотреть, но всё-таки прикольно проследить мысль Ершова-графомана на нескольких примерах: 1. Вот дурак с печи слезает, Шапку набок надевает, Тут Иван с печи слезает, Малахай свой надевает, 2. Ночь настала; месяц всходит; Поле всё дурак обходит, Ночь настала; месяц всходит; Поле всё Иван обходит, 3. Но дурак и сам не прост, Крепко держится за хвост. Но Иван и сам не прост, Крепко держится за хвост. 4. Наконец она устала. «Ну, дурак, – ему сказала, – Наконец она устала. "Ну, Иван, -- ему сказала,-- В общем, схема понятна: Ершов "дурака" заменяет на "Ивана", где только может. А где не может? Во-первых, там, где "Иван-дурак": всё-таки даже Ершову понятно, что "Иван-иван" было бы слишком сомнительной конструкцией. Во-вторых, там, где "дурак" стоит не в именительном падеже: его тогда уже не заменить на "Ивана", поскольку у того ударение остаётся на втором слоге, а в "дураке" ударение перемещается на появившийся в нём третий слог. Тогда Ершов, как правило, пасует, оставляя без изменений такие строчки: Дурака в избу впустили Над рассказом дурака Все пустяк для дурака И под песню дурака И ногами дурака Впрочем, он ещё оставляет "дурака" даже и в именительном падеже в тех местах, где о нём говорят третьи лица, которые его таковым считают. Но он при этом сам запутывается, и ему не удаётся быть последовательным. Например: И под песню дурака Кони пляшут трепака Это просто настолько залихватски сказано - сказано автором а не другим персонажем, что ничем уже не заменишь - не задушишь, не убьёшь. Пришлось оставить. Ершов - ханжа, графоман, выдумывающий себе какие-то правила и "вычищающий" речь другого автора как какую-то кастрюлю от не понравившихся ему выражений. Ему не нравятся "эротические подробности", он же провинциальный ботаник, не имевший успеха у женщин, и вот что он творит с текстом игривым и куртуазным: Завтра ж утром, светик мой, Обвенчаемся с тобой Поцелуй же, дорогая!» А царевна молодая, Ничего не говоря, Отвернулась от царя. Царь нисколько не сердился, Но сильней ещё влюбился. На колен пред нею стал, Ручки нежно целовал Завтра ж утром, светик мой, Обвенчаемся с тобой И начнем жить припевая". А царевна молодая, Ничего не говоря, Отвернулась от царя. Царь нисколько не сердился, Но сильней еще влюбился; На колен пред нею стал, Ручки нежно пожимал Т.е. он "не разрешил" царю ни говорить о поцелуе, ни даже ручки царевне поцеловать. Причём в оригинале была понятна напряжённость ситуации: царь лез целоваться, поэтому-то царевна и отвернулась от него - для того хотя бы, чтобы он не добрался до её лица своими старческими губами. И вот тогда уже царь брякнулся на колени, и стал целовать ей ручки. У Ершова же всё это смазано с потерей смысла. То ли дело когда Иван конька на сеновале целовал - против этого Ершов ничего не имел. Ну, и Месяцу тоже позволил-таки Ну Ивана обнимать, Целовать и миловать. Ещё у Ершова появилось какое-то странное слово "пан". Что он имеет в виду, когда сравнивает Ивана с "паном", мне лично понять невозможно, и полагаю, что не только мне: И с прискочкой, словно пан, Боком входит в балаган. Кто хозяин?" Тут Иван, Руки в боки, словно пан, Т.е. я понял только то, что по мнению Ершова "пан" - это тот, кто входит с прискочкой, боком а ещё время от времени упирает руки в боки. Но почему-то никакого конкретного образа от этих характеристик в памяти не вырисовывается. И, главное, не понятно, с какой стати (кроме как с точки зрения графоманства) у Ершова возникла потребность по этим двум поводам сравнивать Ивана неизвестно с кем. Ведь образ самого Ивана и так уже достаточно ярок сам по себе. В общем, то что "Конька" написал не Ершов, довольно легко можно доказать, отталкиваясь от одного только лингвистического анализа. И получается, что "ершововеды" все эти годы зря поглощают народный хлеб. Установить же авторство Пушкина - это уже шаг второй, он более сложен. Пушкин - гений, он пишет в разных стилях, у него запас слов, рифм и приёмов таков, что он не "проигрывает" всё это как шарманку в каждом произведении. Например, приёмов с присказками и "анонсами следующих серий" нет в его "официальных" сказках, а в "Коньке" - сколько угодно. Ну, и потом Пушкин и тогда уже был "хитярой", поэтому всегда можно сказать, что ему подражали, отсюда и сходство стиля и прочего. Попробуй, опровергни это. Но вообще дело не просто в сходстве приёмов и стиля: в "Коньке" присутствует такая "лёгкость пера", на которую никто кроме Пушкина не был способен. Тут надо сопоставлять "Конька" не только со сказками Пушкина, но и с поэмой "Руслан и Людмила", и с "Евгением Онегиным". В "Онегине" присутствует поразительные по своей лёгкости отступления от темы основного повествования... Слово "армяк", кстати, у Пушкина не раз встречается в "Капитанской дочке". А в сказках - нет. Вот как раз пример того, как надо шире смотреть - на всё его творчество.
Валера Хренников: Ещё из серии ершовских "правок" любовной лирики - оттуда же, где "про поцелуи". В первом издании: И балясы начал снова: «Молви ласковое слово! Чем тебя я огорчил? Али тем, что полюбил? Отвечай же, несравненна!» Говорит ему царевна: «Если любишь ты меня, То доставь чрез три мне дня Перстень мой из окияна!» После ершовского "редактирования" "стало": И балясы начал снова: «Молви ласковое слово! Чем тебя я огорчил? Али тем, что полюбил? О, судьба моя плачевна!» Говорит ему царевна: «Если хочешь взять меня, То доставь ты мне в три дня Перстень мой из окияна!» У автора в первой редакции царь, стоя на коленях и целуя ручки царевне, пылко произносит свою речь, завершая её на высокой ноте: "отвечай же, несравненна!" Т.е. он как и всякий "классический" царь, будучи уверенным в себе и нисколько не взирая на свой старческий возраст, идёт прямо к намеченной цели. Полюбил молодую царевну - тут же попытался её поцеловать. Не вышло - встал на коленки для того, чтобы целовать ручки и быстренько уговорить - не мытьём так катаньем. Рассыпается в комплиментах её красоте и тут же требует(!) от неё ответа. Мол, я тебя уж уважу, но и ты не томи, уважь меня, я ведь царь - молодец хоть куда. И та, будучи понукаема к ответу, начинает ставить ему невыполнимые условия. Всё более чем логично - напряжённость ситуации тянет за собой дальнейшее развитие сюжета. У Ершова же царь скатывается в рефлексию и стоны неуверенного в себе человека (каким наверняка был сам Ершов): "о, судьба моя плачевна!" Видимо, Ершов, когда подкатывал к женщинам, имел обыкновение пытаться их "брать на жалость". Но фишка в том, что если бы перед царевной оказался бы такой "съёжившийся" человек, который сам готов "тормозить", плача о "судьбе бедного царя", то у ней и не было бы необходимости ставить перед ним каких-то условий: она могла бы такого старичка просто погладить по головке, сказав: "бедненький ты мой старикашечка, никто-то тебя не любит", они бы поели вместе плюшек с чаем, и этим бы история закончилась. И, кроме этой замены, какому нормальному человеку придёт в голову изымать из уст царевны фразу "если любишь ты меня", заменяя её неуклюжей "если хочешь взять меня"? Только ханже. Про любовь ей, видите ли, говорить неприлично с точки зрения Ершова а про замужество - прилично. Какая глупость! О замужестве с точки зрения царевны вообще рано говорить ей самой: пусть пока царь докажет свою любовь, а там ещё посмотрим - вот нормальное женское поведение. Она его в первый раз видит, и он ей к тому же не нравится, какое может быть в этом случае с её стороны "если хочешь взять меня"? Какая же всё-таки, не побоюсь этого слова, скотина этот Ершов, что у него рука поднялась править текст Мастера, и мне, соответственно, пришлось в детстве воспринимать его в исковерканном виде. Его, конечно, можно понять: ему отдали все права на готовое произведение, "назначили" автором. Ну, вот он и решил: раз я автор, то я и отвечаю за него. А, по моему разумению, в этом месте надо бы так подправить а в этом - так. Короче, "почистить" надо бы хорошенько. Заодно и с гением "сравняться" - а чем я хуже? Тем более время у меня есть - вся жизнь впереди и готовые права на книгу, а автора уже нет на свете. По этой истории надо бы художественный роман писать, а-ахренительный сюжетец, не хуже "Моцарта и Сальери" и "Мёртвых душ". И какие же тупари официально "сидят" на литературе, что просмотрели его за полтора-то века. Дело же не просто в установлении авторства, мол, "верните, верните Пушкину лошадь!" (что её "возвращать", если он сам эту комбинацию провернул) - здесь заключена великолепнейшая человеческая драма на фоне игривого блеска чужого гения. Ирония, гениальность, интрига, трагедия, зависть, посредственность, время - всё, что хочешь. "Этот Ершов владеет стихом точно своим крепостным мужиком", - да уж, круче и не скажешь.
Валера Хренников: Типичный пример ершовского "поэтического нытья": Вступая в свет неблагодарный И видя скорби, я роптал; Но мой хранитель светозарный Мне в утешение сказал: “Есть два сопутника меж вами, Они возьмут тебя в свой кров, Они усыплют путь цветами, Зовут их - дружба и любовь”. И я с сердечною тоскою Пошел сих спутников искать… Один предстал ко мне с тобою, Другого, может, не видать. http://жемчужина-рф.рф/poetry/index.php?verse_id=17489 "Может, не видать". А, может, и видать, - он не уверен. И это же своё нытьё он счёл необходимым вложить в уста царю из "Конька": "О, судьба моя плачевна!" Ему на халяву пожизненное содержание отвесили, сделали знаменитым на века совершенно незаслуженно, с Пушкиным ему посчастливилось пообщаться хоть как-то, а он всё равно ноет. И царь у него, соответственно, ноет - тоже "страдалец".
полная версия страницы